---

Текст:

Термин групповая терапия может употребляться в двух значениях. Он может отсылать или к лечению нескольких индивидуумов, собрав шихся для специальных терапевтических сеансов, или к планомерным усилиям по развитию в группе сил, ведущих к плавно протекающей совместной деятельности.
Терапия собравшихся в группы индивидуумов обычно носит характер объяснения невротических расстройств с сопутствующим выражением поддержки; а иногда она обращается в первую очередь к катарсису публичной исповеди. Терапия группы же, скорее всего, будет включать в себя приобретение знаний о движущих силах, создающих хороший групповой дух, и опыта встречи с ними.

Схема реабилитации (У. Р. Бион)

В лечении индивидуума невроз предъявляется в форме проблемы индивидуума. В лечении группы он должен быть предъявлен как проблема группы. Именно такую цель я поставил перед собой, когда меня назначили заведующим учебным крылом военно-психиатрического госпиталя¹. Поэтому моей первоочередной задачей было выяснить, как следование этой цели скажется на графике и организации.

У меня не было возможности работать над этой задачей в атмосфере уединенного спокойствия. Стоило мне только сесть за стол с бумагами, как я тут же оказывался в окружении неотложных проблем, создаваемых назойливыми пациентами и другими людьми. Будь то унтер-офицеры, отвечающие за учебное крыло, которым надо объяснить, каковы их обязанности; или рядовой A, которому срочно нужен отпуск на 48 часов, чтобы увидеть старого друга, только что вернувшегося с Ближнего Востока; или, например, рядовой Б, ищущий консультации, потому что досадная задержка на железной дороге является в его случае основанием для возможного ошибочного восприятия его как человека, просрочившего отпуск. И т.д.

Примерно час такого положения вещей убедил меня в необходимости дисциплины. Раздраженный тем, что я считал откладыванием моей работы, я обратился к рассмотрению данной проблемы.

Дисциплина для невротика

Под одной крышей было собрано 300-400 человек, которые в своих воинских частях уже получили пользу от таких терапевтических ценностей, как военная дисциплина, хорошее питание и регулярный уход; очевидно, что этого было недостаточно, чтобы помешать им попасть в психиатрическую больницу. В психиатрической больнице такие представители составляют все население, и к тому времени, когда они добираются до учебного крыла, они не подвергаются даже таким легким ограничениям, какие испытывают прикованные к постели.

Я пришел к убеждению, что требуется именно тот вид дисциплины, которого на театре военных действий добивается опытный офицер при командовании довольно негодяйским батальоном. Но что это за вид дисциплины? Перед лицом острой необходимости действовать, я искал и нашел рабочую гипотезу. Она заключалась в том, что требуемая дисциплина зависит от двух основных факторов: (1) присутствия врага, который создает общую опасность и общую цель, и (2) присутствия офицера, который, обладая опытом, в курсе некоторых собственных недостатков, уважает честность своих людей и не боится ни их расположения, ни их враждебности.

Офицер, стремящийся стать психиатром, отвечающим за реабилитационное крыло, должен знать, что значит быть на ответственной должности в то время, когда ответственность означает необходимость сталкиваться лицом к лицу с вопросами жизни и смерти. Он должен знать, что значит пользоваться авторитетом в обстоятельствах, которые делают его товарищей неспособными воспринять его авторитет, кроме как в той мере, в какой он, по-видимому, способен его поддерживать. Он должен знать, что значит жить в близких эмоциональных отношениях со своими ближними. Короче, он должен знать, какую жизнь ведет строевой офицер. Психиатр, знающий это, по крайней мере избавится от чудовищной ошибки, полагая, что пациенты являются потенциальным пушечным мясом, которое должно быть возвращено в таком качестве в свои военные части. Он поймет, что его задача — производить уважающих себя мужчин, социально приспособленных к обществу и, следовательно, готовых принять на себя его обязательства — что в мирное время, что на войне. Только так он будет свободен от глубокого чувства вины, эффективно сводящего на нет любые усилия, которые в противном случае могли быть приложены в направлении лечения.

Какую общую угрозу разделяют мужчины в реабилитационном крыле? Какая цель могла бы их объединить?

Обнаружить общую угрозу не составило труда; невротические сумасбродства того или иного рода постоянно ставят под угрозу работу психиатра или любого учреждения, созданного для дальнейшего лечения невротических расстройств. Общей угрозой в учебном крыле было существование невроза как инвалидности общества. Теперь я вернулся к исходной точке — необходимости при лечении группы предъявлять невроз как проблему группы. Но, благодаря моему экскурсу в проблему дисциплины, я вернулся с двумя дополнениями. Невроз нужно представлять как угрозу для группы; и его представление должно каким-то образом стать общей целью группы.

Но как убедить группу заняться невротической инвалидностью как коллективной проблемой?

Невротический пациент не всегда стремится проходить лечение, и когда в конце концов собственное страдание подталкивает его к этому, он всем сердцем этому лечению противится. Это нежелание было общепризнано в рамках дискуссий о сопротивлении и родственных ему явлениях; но существование сопоставимых феноменов в обществах не было признано.

Общество еще не оказывалось перед необходимостью при лечении своих психологических расстройств обращаться к психологическим средствам по той причине, что оно не достигло достаточного понимания в оценке природы своих страданий. Организация учебного крыла должна была быть такой, чтобы, по крайней мере, не препятствовать приросту понимания. Еще лучше, если бы его можно было спроектировать таким образом, чтобы привлечь внимание к тому, как невротическое поведение усугубляет трудности общества, разрушая счастье и эффективность. Если бы общественный дистресс стал доказуемым в качестве побочного продукта невроза, тогда сам невроз был бы признан заслуживающим коллективного изучения и критики. Тогда был бы сделан шаг на пути к преодолению сопротивления в обществе.

Учебное крыло должно было удовлетворять два незначительных, но строго практических военных требования. Организация должна, по возможности, предоставить средства, с помощью которых можно свидетельствовать о прогрессе пациентов, чтобы у психиатра была возможность сказать, годен ли мужчина для выписки. Также было бы полезно иметь свидетельства того, что руководит больным, его действительной мотивации, чтобы можно было составить заключение о том, на какую работу его следует направить.

Я счел полезным представить себе ориентировочную организацию учебного крыла, как если бы это была базовая конструкция [framework], заключенная в прозрачные стены. В это пространство пациент будет допущен через единственный вход, и деятельность там будет организована так, чтобы он мог свободно двигаться в любом направлении в зависимости от равнодействующей его конфликтующих импульсов. Его движения, насколько это возможно, не должны были бы искажаться посторонним вмешательством. В результате можно было доверять его поведению, чтобы дать справедливое свидетельство его действительных воли и целей, в отличие от тех целей, которые он заявлял сам или психиатр желал, чтобы он имел.

Предполагалось, что некоторые виды деятельности, организованные в пространстве, будут носить выраженный военный характер, другие — столь же явно гражданские, а третьи, опять же, будут просто выражением невротического бессилия. Поскольку можно было бы наблюдать прогресс пациента по одному из трех путей, то появлялась бы возможность оценки его “активов и пассивов” [“assets and liabilities”], используя выражение майора Эрика Виттковера² из сферы отбора офицерского состава, со всей разумной объективностью. По его продвиже нию, представавшему направленным к тому или иному возможному выходу из этого воображаемого пространства, можно было бы судить о его истинной цели.

В то же время структура могла бы использоваться для достижения основной цели учебного крыла — образования и обучения сообщества в вопросах межличностных отношений. Если бы было возможно приблизиться к этой теоретической конструкции, это позволило бы членам учебного крыла находиться (так сказать) вне рамок и смотреть со стороны, и с растущим пониманием на проблемы его работы.

Эксперимент

Учебное крыло, состоящее из нескольких сотен человек, было выведено на построение, и ему сообщили, что теперь будут применяться следующие правила:

1. Каждый мужчина должен ежедневно заниматься физическими упражнениями в течение одного часа, если у него нет медицинской справки, освобождающей от этого;

2. Каждый должен быть членом одной или нескольких групп — групп, предназначенных для изучения ремесел, армейских заочных курсов, столярного дела, чтения карт, работы с песком и т. д.;

3. Любой мог бы сформировать новую группу, если пожелал бы этого, или по причине отсутствия группы для его конкретной деятельности, или из-за того, что по тем или иным причинам он не мог присоединиться к существующей аналогичной группе;

4. Мужчина, который чувствует, что не может посещать свою группу, должен пойти в комнату отдыха;

5. Комната отдыха будет находиться в ведении санитара, и в ней должна соблюдаться тишина для чтения, письма или таких игр, как шашки. Говорить вполголоса разрешалось с разрешения санитара, однако других пациентов нельзя было беспокоить; были предоставлены кушетки, чтобы любой мужчина, который чувствовал себя не в состоянии заниматься какой-либо деятельностью, мог лечь. В обязанности санитара входило записывать имена всех, кто находился в комнате отдыха.

Также было объявлено, что каждый день в 12:10 будет проводиться построение с целью извещения и ведения других дел учебного крыла. Втайне от пациентов предполагалось, что эта встреча, строго ограниченная 30 минутами, должна была предоставить мужчинам возможность отстраниться от собственной точки зрения и посмотреть на текущую работу со стороны, подобно зрителям. Короче, это должно было стать первым шагом к разработке терапевтических семинаров.

Первые несколько дней мало что происходило; но было очевидно, что имели место быть множественные дискуссии среди пациентов и размышления. Первые несколько встреч в 12:10 были не более чем попытками оценить искренность предложений; затем группы начали формироваться всерьез. Среди прочих вполне предсказуемых видов деятельности сформировалась организационная группа, которая занималась расписанием других групп и их локациями, делала объявления и распределяла билеты на бесплатные концерты, и т.п. За очень короткое время ныне быстро растущая в размерах организационная комната, в которой с помощью флажков на рабочем графике отображалась деятельность каждого человека в учебном крыле, стала едва ли не молодежной в своем отображении паттернов разноцветными маркерами, предложенными за счет собственной изобретательности пациентов. Удачной идеей было подготовить запас флажков с изображением черепа и скрещенных костей, используемый для таких джентльменов, которые были вынуждены отсутствовать без разрешения.

Существование этого смелого отображения дало повод для того, что, вероятно, было первой важной попыткой терапевтического сотрудничества на встрече в 12:10. У меня была привычка, обходя группы, отрывать одного-двух человек от их непосредственной работы и брать их с собой “просто посмотреть, как живет остальной мир”. Так я смог передать участникам встречи интересный факт, который наблюдал я сам и те, кто ходили со мной. А именно, что, хотя существовали множества групп и почти полная свобода каждого человека следовать стремлениям, соответствующим их собственным увлечениям, при том лишь условии, что он мог выдвинуть конкретное предложение, все же очень мало что происходило. В столярной мастерской бывало максимум один-два человека; с техническим обслуживанием автомобилей — то же самое; короче, предположил я, это выглядело почти так, как если бы учебное крыло было фасадом, за которым ничего нет. Я сказал, что это кажется странным, потому что я хорошо помню, как горько жаловались мне пациенты учебного крыла, в частности, обвиняя армию в “очковтирательстве”. Потому присутствие подобного в учебном крыле представлялось действительно достойным изучения и обсуждения.

В ответ на это заявление аудитория начала выглядеть так, будто они почувствовали, что до нее “докапываются”. Я развернул дискуссию в сторону вопроса общей ответственности, а не чего-то, что касалось лично меня, как офицера, одного.

Удивительно быстро учебное крыло стало самокритичным. Свобода передвижения, которую допускала исходная установка, позволила с болезненной ясностью проявиться характеристикам невротического сообщества; в течение нескольких дней люди пожаловались, что палаты (до сих пор считавшиеся по их мнению безупречными) были грязными и не могли содержаться в чистоте при существующей системе распорядка из-за общей утомленности жильцов палаты. Они попросили, и им разрешили организовать в рамках организационной группы дежурную группу, в обязанности которой входило бы поддерживать чистоту в палатах в течение дня. Результатом этого было то, что при последующем еженедельном осмотре командующий офицер госпиталя заметил произошедшие большие изменения в чистоте.

Некоторые результаты

Нет возможности вдаваться в подробности работы всех терапевтических аспектов системы; но можно привести два примера метода и результатов.
Вскоре после вступления в силу нового порядка люди стали жаловаться мне на то, что пациенты пользуются распущенностью системы. “Только 20% мужчин, — говорили они, — принимают участие и действительно усердно работают. Остальные 80% — просто уклоняются от работы”. Они жаловались не только на то, что комната отдыха часто полна людей, которые бездельничают, но и на то, что некоторые мужчины просто косят таким образом. Я уже был в курсе этого, но отказывался, по крайней мере внешне, от того, чтобы решение этой ситуации возлагалось на меня. Вместо этого я указал на то, что несколькими неделями ранее дискуссия на собрании ABCA³ в какой-то момент сосредоточилась как раз вокруг этой проблемы, вокруг вопросах существования в сообществах (а обсуждаемым тогда сообществом была Советская Россия) именно таких отказывающихся от сотрудничества личностей, как эти, и проблемы, которую их существование ставит перед обществом. Почему же тогда они так удивлены и оскорблены, обнаружив, что точно такая же проблема поразила учебное крыло?

Такой бесстрастный ответ не удовлетворил заявителей — они хотели, чтобы такие люди были наказаны или была возможность иным образом расправиться с ними. На это я ответил, что без сомнения у самих заявителей были невротические симптомы, иначе они не попали бы в больницу; почему к их инвалидности нужно относиться по-одному, а к инвалидности 80% — по-другому? В конце концов, проблема “80%” не нова; в гражданской жизни высшие полицейские чиновники и мировые судьи, сотрудники службы пробации, социальные работники, церковь и государственные деятели пытались бороться с этим, некоторые из них применяли дисциплину и наказания. Однако “80%” все еще были с нами; неужели природа проблемы еще не была полностью выяснена, и они (заявители) пытались поторопиться с лекарством до того, как болезнь была диагностирована? Я сказал, что проблема касается не только учебного крыла или даже только армии, но имеет самое широкое значение для общества в целом. Я предложил им изучить ее и выступить со свежими предложениями, когда они почувствуют, что начинают прозревать.

Здесь стоит отметить, что моя решимость не бросаться решать какую-либо проблему до тех пор, пока ее границы не станут четко определены, помогла создать после яркого и здорового нетерпения реальную веру в предназначенность подразделения выполнять свою работу со всей научной серьезностью. Один критик увещевал, что такая система терпеливого наблюдения, без сомнений, давала бы результаты чрезвычайно медленно, если бы она вообще их давала. В ответ ему напомнили, что всего за несколько дней до этого сам критик спонтанно отметил, что военная дисциплина и осанка в учебном крыле улучшились до неузнаваемости всего-лишь за один месяц.

Второй пример иллюстрирует развитие идеи от стадии довольно дикого невротического порыва до практической деятельности, отвечающей здравому смыслу.

Самая большая на тот момент группа мужчин предложила создать танцевальный класс. Несмотря на внешний лоск желания проверить мою искренность в подающих надежды фасилитациях групповой активности, было слишком очевидно вызывающее жалость чувство неполноценности по отношению к женщинам, лежащее в основе этого предложения, со стороны мужчин, не принимающих участия в боевых действиях. От них потребовали предъявить конкретные предложения. Шаги, с помощью которых это было реализовано, не должны нас останавливать; в конце концов занятия проводились в часы, обычно занятые вечерним развлечением; по воле самих мужчин к ним допускались только те, кто вообще не умел танцевать, а обучение проводилось персоналом ATS⁴. Короче, предложение, которое начиналось как совершенно непрактичная идея, полностью противоречащая какой-либо явно серьезной военной цели или чувству социальной ответственности перед нацией, находящейся в состоянии войны, закончилось проводимым в конце рабочего дня безобидным и серьезным обучением.

Тем временем построения в 12:10 очень быстро переросли в деловые, живые и конструктивные встречи, и это несмотря на то, что крыло теперь получало тяжеловесное пополнение из числа новых для системы пациентов, а также теряло других, которых выписывали из госпиталя, зачастую когда их пригодность становилась очевидной.

В течение месяца после создания программы произошли большие изменения. В то время как поначалу представлялось реальной трудностью найти способы, как применить этих мужчин, под конец месяца стало трудно находить время для той работы, которой они хотели заниматься. Группы уже начали действовать далеко за пределами того времени, которое обычно предполагалось отведенным для построений; самовольных отлучек в течение значительного времени не было, и за все время был только один такой случай; пациенты, не находившиеся в учебном крыле, стремились попасть туда; и, несмотря на меняющийся состав постояльцев, в крыле был безошибочно узнаваемый командный дух, который проявлялся в таких мелочах, как ловкость, с которой люди занимали положение смирно, когда офицеры входили в комнату на собраниях в 12:10. Отношение солдат к офицерам было дружелюбным и сотрудничающим; они стремились заручиться симпатией офицеров на концертах и других мероприятиях, которые они устраивали. Существовало тонкое, но безошибочное чувство, что и офицеры, и солдаты были заняты стоящей и важной задачей, хотя солдаты еще не вполне осознали характер того, над чем они работают. Атмосфера была похожа на ту, что наблюдается в армейском подразделении под командованием генерала, которому доверяют, даже если нет возможности знать его планы.

Комментарий

Невозможно сделать много выводов из эксперимента, продолжавшегося в общей сложности всего шесть недель. Некоторые возникающие проблемы не могли быть полностью изучены за это время; другие нельзя обсуждать открыто, пока война еще продолжается. Было очевидно, что встречи в 12:10 все больше оказывались связанными с выражением мужчинами их способности вступать в контакт с реальностью и продуктивно регулировать свои отношения с другими и их задачами. Необходимость организации семинаров по групповой терапии стала очевидной, и основа для их начала представлялась прочно заложенной.

Вся концепция занятости учебного крыла как изучения межличностных отношений внутри группы и обучения управлению ими виделись полностью оправданной в качестве терапевтического подхода. Любой, кто знаком с хорошими боевыми полками на сцене театра военных действий, был бы поражен определенным сходством мировоззрения бойцов подобной военной части и рядовых учебного крыла. В этом отношении попытку можно считать полезной; но были и уроки, которые необходимо усвоить.

Некоторые из них вызывали серьезные сомнения в пригодности больничной среды для психотерапии. Можно было представить себе структуру, которую правильнее было бы назвать учебным психиатрическим подразделением; и действительно, была проделана определенная работа по разработке такого учреждения и методов его работы. В отношении психиатра также имела место некоторая корректировка мировоззрения. Для успеха групповой терапии представляется необходимым, чтобы он обладал кругозором и в своем роде интуитивным и полным сочувствия чутьем хорошего командира подразделения. В противном случае всегда будет место для затянувшегося подозрения, якобы некоторые строевые офицеры являются лучшими психиатрами и достигают лучших результатов, чем те, кто посвятил себя узким путям индивидуальной беседы.

Наконец, можно снова обратить внимание на тот факт, что общество, как и индивидуум, может не хотеть справляться со своими бедствиями психологическими средствами до тех пор, пока к нему не придет осознание, что, по крайней мере, часть его дистресса имеет психологическое происхождение. Сообщество, представленное учебным крылом, должно было усвоить этот факт, прежде чем вся сила его энергии могла быть высвобождена для самоисцеления. То, что применимо к небольшому сообществу учебного крыла, вполне может быть применимо и к обществу в целом; и нам может потребоваться более глубокое понимание, которое позволит заручиться искренней поддержкой тех, кто попытается таким образом иметь дело с глубоко укоренившимися источниками национального боевого духа.

Применение групповой терапии в малой палате (Дж. Рикман)

В больничном отделении того же учреждения был проведен эксперимент по применению групповой терапии в новом смысле к пациентам в палате на 14-16 коек. У каждого пациента была первоначальная беседа с психиатром, в ходе которой как обычно выяснялась личная история; после этого каждое утро перед часовым марш-броском проводились групповые обсуждения; а после этого, когда пациенты возвращались в палату, они могли зайти в кабинет психиатра, чтобы наедине поговорить на тему группового обсуждения, которая обычно была предметом разговора на марш-броске, и свои личные переживания по ее поводу.

Терапевтические беседы были сосредоточены на их личных трудностях поставить благополучие группы на первое место во время членства в группе. Среди тем группового обсуждения были следующие:

(a) Поскольку пребывание в этой палате является временным, некоторые отправляются в учебное крыло, а другие приходят из приемной, чтобы занять их место — как следует реагировать на такую смену обстановки? Мы — другой особой темой было различие между врачом и пациентом, офицером и другими чинами — должны были приспособиться к людям, входившим в нашу группу, для которых наше отношение к нашей палате (она всегда именовалась нашей палатой) ничего вообще не значило; мы могли бы рассматривать их или как посторонних, или как приспособленных не лучшим образом членов сообщества. То же самое касалось и тех, кто выходил в учебное крыло: они не могли рассчитывать на то, что будут бесконечно поддерживать связи с группой палаты, и при этом они не могли рассчитывать на то, что в группу их палаты войдет гораздо более многочисленное учебное крыло; они должны были найти свое место в новых группах и позволить опыту их палаты остаться лишь воспоминанием, но, можно надеяться, воспоминанием полезным. Затем был еще один вопрос: должны ли те, кто находится в учебном крыле, вернуться к ежедневным групповым обсуждениям? — вопрос заключался не в том, что они получат от них (не похоже, что были какие-то сомнения в том, что это был один из самых интересных опытов, которые мы когда-либо получали), а в том, не станут ли приход из другой групповой формации или потеря связи с их платой отвлекающим фактором для тех, кто встал на ноги в группе палаты;

(b) Насколько ранговые различия, приобретенные “снаружи”, определяли поведение членов группы друг к другу в палате? Будет ли работать попытка установления равенства, или лучше, не забывая о приобретаемом вовне ранге, рассмотреть, какие эквиваленты ранга возникают в таком случае в палате, и стоит ли принимать во внимание основания этих эквивалентов?

(c) Что вызывает недовольство в палате? Это что-то особенное для данной палаты, или свойственное любой палате, или, может, какой-либо ассоциации людей?

(d) Что способствует удовлетворению и счастью в палате? Является ли это проявлением индивидуальной инициативы, единственным критерием которой можно считать свободное выражение собственных частных предприятий человека, или это происходит только после осознания того, что палате нужно от индивидуума? Есть ли принципиальная несовместимость между этими двумя точками зрения, и если да, то относится ли она ко всем или только к некоторым членам? Только ли в некоторых есть нечто, становящееся причиной ее проявления у них, и является ли это характеристикой, которую они несут с собой все время на протяжении всей жизни или иногда это сильнее, чем в другое время? Если бывают изменения, может ли палата ослаблять это, не прибегая к деспотии в отношении наделенных этим индивидуумов.

Эффект от такого подхода к проблеме невроза был немалым. Была готовность, а иногда и рвение, обсуждать как публично, так и в частном порядке социальные последствия личностных проблем. Невротика принято считать эгоцентричным и не склонным к сотрудничеству; но, возможно, это потому, что он редко попадает в среду, где каждый ее член находится в том же положении в плане межличностных отношений.

Эксперимент был прерван из-за командировки персонала, поэтому я не могу дать ни клинических, ни статистических результатов; но он, по всей видимости, показывает, что клиницист может обратить внимание на структуру группы и на силы, действующие в этой структуре, не теряя связи со своими пациентами, и, кроме того, при таком подходе тревога может возникнуть как внутри, так и вне группы.

Выводы

Теперь мы можем лучше определить хороший групповой дух, который был предметом нашей работы.

Дать ему определение так же трудно, как и понятию хорошего здоровья человека; но некоторые из его качеств, по-видимому, связаны с:

(а) Общей целью, будь то победа над врагом, защита и взращивание идеала, творческое построение в области социальных отношений или физические удобства.

(b) Общим признанием членами группы “границ” группы, их положения и функций по отношению к более крупным единицам или группам.

(c) Способностью принимать новых и утрачивать старых членов, не опасаясь потерять групповую индивидуальность, т.е. гибким групповым характером.

(d) Свободой от внутренних подгрупп, имеющих жесткие (т.е. исключающие) границы. Если присутствует подгруппа, она не должна быть сосредоточена на одном из ее членов или на самой себе, не должно быть отношения к остальным членам основной группы, как если бы они не входили в ее границы, а ценность подгруппы для функции основной группы должна быть общепризнанной.

(e) Пониманием ценности каждого отдельного члена в соответствии с его вкладом в группу и наличием возможности свободного перемещения в ее рамках, при условии ограничения свободы перемещения только общепринятыми правилами, разработанными и наложенными самой группой.

(f) Возможностью группы столкнуться с недовольством внутри нее и наличием средств для преодоления этого недовольства.

(g) Минимальным размером группы — три человека. Два члена имеют личностные [personal] отношения; при трех и более происходит изменение качества (межличностные [interpersonal] отношения).

Эти эксперименты в реабилитационном крыле военного психиатрического госпиталя для лечения неврозов предполагают необходимость дальнейшего изучения структуры групп и взаимодействия сил внутри них. Психология и психопатология часто сосредоточивали внимание на индивидууме, исключая социальное пространство, частью которого он является. Есть перспективы в изучении взаимодействия индивидуальной и социальной психологии (рассматриваемых в качестве равнозначных взаимодействующих элементов), и военное время делает эти исследования безотлагательными.

Мы благодарим подполковника Пирса, RAMC, за возможность начать работу в этой области.

Перевод: Александр Абрамов
Редактура: Мария Есипчук, Георгий Ливаднов
Отдельная благодарность Наталье Бусыгиной

1. Речь о Холлимудской психиатрической больнице (Бирменгем, Англия), которая во время Второй мировой войны была переоборудована и переименована в военный госпиталь Нордфилд. (Прим. пер.) ↩︎
2. Речь идет о психоаналитике и психиатре Эрике Дэвиде Виттковере (1899-1983). (Прим.
   пер.) ↩︎
3. The Army Bureau of Current Affairs (ABCA) — Армейское управление текущих дел. (Прим. пер.) ↩︎
4. The Auxiliary Territorial Service (ATS) — Женский вспомогательный территориальный
   корпус. (Прим. пер.) ↩︎