---

Текст:

Часть 1. Дао перелетных птиц

Пустота позволяет полноте сделать вдох и ожить.

Вот более менее типичная китайская картинка. Я взял ее из книги Франсуа Чена, которую мне подарили Лупе и Пабло. Мы видим, что на первом плане находится камень, который лежит в траве. Но одновременно мы видим, что камень не нарисован. Ну или скорее он нарисован травой, которая располагается вокруг, сам же он предстает просто пустым местом. То, что кажется приятным в этой живописи, так это то, что эта пустота не является символом, это не символизм, напротив, пустота интегрируется в саму технику изображения вещей. Если, например, в натюрмортах ванитас у малых голландцев можно увидеть трубку и дым вокруг, то это символ. Дым — символ скоротечности жизни, того, что жизнь это как дыхание, она как нечто мимолетное. Выйти покурить — вот, что является метафорой жизни и ее изображают совершенно буквально через трубку и дым.

Ванитас малых голландцев восходит к Экклезиасту, от которого мы знаем про суету сует, и как мне говорили, именно о таком паре дыхания, например, на морозе, идет речь. Одновременно метафора жизни как изображения является дыханием. Поэтому они, если так можно выразиться, рисуют землю небом (воздухом).

Конечно, и у голландцев, надо отдать им должное, есть подобная идея, потому что они растворяют объекты в пустоте, не прорисовывают их границы. Например, объекты как бы немного проявляются из густого мрака глубины полотна, они нарисованы частично, только бликами, подобно тому как проявляются у китайцев горы из тумана.

Так в даосизме осмысляется природа человека: он создан из плоти, крови и того, что они называют дыханием, то есть из пустоты. И это находит отражение в живописи, другими словами, они рисуют отсутствием краски точно так же, как они рисуют ее присутствием. Ну или чуточку точнее, можно говорить не о рисовании отсутствием краски, но говорить о рисовании отсутствием образа. Тогда это полотно, будучи образом, дает образ того, что его не имеет.

И это не имеющее образа, как мы знаем, является тем, что имеет прямое отношение к желанию. Невротики, которых мы встречаем на анализе, определяются Лаканом как те, кто озабочен проблемой желания, как те, кто практикуют в разных вариациях этот путь Дао.

Я приведу один лишь пример, когда человек сказал мне, не читая Лао Цзы и Лакана, что женщина должна предоставлять пустоту. Он объяснил это на маленькой истории. Одна дама попросила его проводить ее домой, хотя она живет в соседнем доме и может и сама туда дойти, так как не очень поздно и безопасно, и одновременно она знает, что ему вообще не составит труда ее проводить, так как он не спешит, да и идти совсем не далеко. Такое предложение, очевидно, содержит пустоту. Он противопоставил его другому, когда
женщина просит его сделать что-то и он может, но он знает, что она действительно не может сделать сама того, что у него просит. Это лишает происходящее пустоты и уничтожает желание, что уже в других случаях воплощается в том, как нехватка этого объекта «пустота», порождает психическую и реальную импотенцию.

Часть 2. Органон желания

Полнота дает преимущество, пустота дает использование.

В мире есть, как мы уже убедились, не только китайская живопись, которая рисует землю небом, но и теория множеств, которая, в определенном смысле, является языком пустоты, ну или, как было сказано выше, языком желания. Теория множеств в двух ракурсах стала возникать в нашем дискурсе: в ее отличии от логики классов и от того, что сделал Аристотель, но и в ее таком частном виде, то есть в переходе от теории множеств к общей, ну или теоретико-множественной, топологии. Эти переходы очень интересны и составляют корпус того, что я назвал новый органон, которым и пытаются пользоваться психоаналитики в своей практике, даже не ведая этого порой в явном виде.

Письмо теории множеств можно начинать двумя способами, один исходит из отношений принадлежности, а другой, не формальный, состоит в записи скобок:

Вот пустое множество, и это скобки, и между ними ничего нет:

{}

Но есть и онтологическая проблема теории множеств, которая спрашивает: есть ли сами скобки? Когда мы видим, например, участников конференции, то они могут создать множество, но есть ли оно само по себе как объект? Логика Аристотеля не содержит такого рода проблем, так как она говорит о классе как о том, что на уровне существования просто отсылает к объему понятия, то есть просто к наличию индивидов, представителей этого класса, но существование множества не связано прямо с его объемом.

Итак, существуют ли скобки? Этот вопрос можно было бы обсуждать в контексте такого психоаналитического объекта как пленка, вроде пленки на молоке, вызывающей отвращение, или девственной плевы, вызывающей порой большое внимание людей, или в контексте лакановского мифа о ломтике. Но в нашем контексте, мы попробуем зайти с другой стороны, со стороны, в которой психоанализ и антропология говорят о том, что собственно воплощают эти скобки.

Во-первых, мы уже научились понимать, что множество — это класс экстренсек, другими словами, есть набор индивидов, которые создают класс, и вот есть этот сам класс объектов, рассмотренный как объект, ну или как индивид, который тоже может быть индивидом некоего класса. По сути в этом состоит переход от Аристотеля к Кантору — Аристотель рассматривал вещи, которые формируют классы, а Кантор придумал как сами классы рассматривать как вещи. Скажем немного тавтологично — классы создают классификацию, создают иными словами, мир различий, отличают тех, кто внутри, от тех, кто снаружи.

И вот, появляются сами эти классы как объекты и различия уже между ними, можно сказать, что есть мир различий, то есть то, что отличает индивидов, классифицирует их, строит их теорию, тогда с теорией множеств мы переходим к миру различий между различиями, ну или не к тому, какие бывают разные индивиды, но какие бывают разные различия. Причем важно отметить, что различия между различиями в целом совершенно не обязаны быть иной природы чем различия между индивидами, иными словами сами различия можно различать по тем же свойствам по которым вы различали индивидов.

Аналогично, к примеру, устроены тотемы, которые прямо отсылают к теме конгресса, так как они и есть вариация того, что относится к Именам Отца. Приведем небольшой этюд письма из этой области.

Итак, пусть есть люди, которые как-то классифицированы, как-то различаются, и есть собственно то, что инкарнирует эти различия, а именно тотемы. Следуя нашей области, чтобы лучше почувствовать происходящее, возьмем для примера птиц. Сначала мы посмотрели как землю пишут небом в живописи, теперь попробуем посмотреть как то, что относилось к небу, снова оказывается на земле, но уже в теоретико-множественном письме.

Следуя работе Тотемизм сегодня возьмем различие людей от птиц. Вопрос в том, как так выходит, что некоторые люди рассматриваются как птицы? Леви-Стросс подходит к этому вопросу через дихотомию верх\низ. Можно по-разному это записать, например, сказать, что птицы — это индивиды класса тех, кто живет сверху. Можно сказать, что птицы — это класс жителей неба. Или же можно сказать, что птицы — это множество, в которое попадают те, кто сверху. Это будет различием в записях. Учтем его, чтобы решить эту тотемическую задачку о том, почему же среди людей обнаруживаются птицы?

Для точности примем, что птицы бывают разные, что есть семейства птиц:

{п1, п2, п3,…}—птицы,

где п1, п2, п3 — это ласточки, куропатки и т. п., но одновременно пусть это множества.

Здесь вариативность птиц не так обязательна, но все-таки нужна нам для того, чтобы поточнее записать еще один вопрос, которым занят Леви-Стросс, а именно вопрос о выборе конкретного тотема.

Что про это семейство множеств мы скажем теперь? Птицы — это здесь не те, кто в классе тех, кто сверху, но они формируют множество тех, кто сверху. Поэтому

∀x x∈{п1, п2, п3,…} ∀y (y∈x => V(y)

, где V является концептом «быть сверху».

То есть для любого элемента попадающего в ту или иную птицу верно, что он сверху (∀y V(y)). Если ты принадлежишь ласточкам, то ты сверху, если ты принадлежишь орлам, то тоже сверху, к какой бы птице ты не относился это так.

Этим птицы отличаются от людей, потому что люди, они снизу, они все ᄀV(x), где ᄀV обозначает
отрицание концепта «быть сверху», ну или просто пишет концепт «быть снизу».

Как же тогда получается, что некоторые птицы — это люди, как об этом сообщает тотемизм? Конечно, визуально, как впрочем и в поведении, между ними не должно быть никакого сходства, что не мешает считать их одним. И в нашем случае, стоит заметить, что в теории множеств, например, в самом распространенном ее виде, а именно в теории Цермело-Френкеля, есть два вида букв: большие и маленькие. Множества пишутся маленькими буквами, а классы, ну или концепты, пишутся большими. Так, например, мы написали концепт «быть сверху» большой буквой V. При этом, когда мы пишем, например, ∀хV(x), то маленькими буквами пишем объекты, которые являются референтами этого понятия.

Одновременно маленькими буквами мы пишем множества, которые тоже имеют отношение к этому концепту, но есть нюанс, который состоит в том, что множество соответствующее некоему концепту не является тем, что мы назвали референтом этого концепта. Множество воплощает сам этот концепт в виде объекта, а не его индивидов. Пользуясь другим способом говорить, скажем, что множество одновременно является и индивидом, и видом. Индивидом, потому что пишется маленькой буквой, и как следствие, может функционировать как и все маленькие буквы, то есть классифицироваться и т. п. Но одновременно видом, потому как воплощает собой некий концепт, ну или класс. Говоря неформально, это такая вариация, ну или версия Инь и Янь, когда в зоне Инь присутствует Янь и наоборот.

Собственно последняя дихотомия иногда и интерпретируется через различие неба и земли, и, как мы поняли, разворачивается в проникновении одного в другое. В этом смысле в нашем случае мы обнаружим, что класс птиц вполне может оказаться среди индивидов людей.¹ Это звучит несколько парадоксально, так как неделимый индивид, вдруг может сгуститься с видом, но именно такой взгляд позволяет хорошо как понять природу тотемизма, так и говорить о функции Имени Отца в психоанализе.

Итак, теперь, когда птица является множеством, то есть появился объект (птица) воплощающий концепт (быть сверху), мы можем и самих птиц поделить, на тех, кто сверху, и тех, кто снизу. Другими словами, мы можем и к самому классу как объекту применить принцип, по которому он классифицирует объекты.

Тогда и получится, что для некоторых птиц уже не будет противоречием писать, например:

(∀x (x∈п1) ⇔ V(x)) Λ ᄀV(п1)

эта запись означает, что

1. п1 (та или иная птица) является множеством тех, кто подпадает под предикат «быть сверху»
2. Само п1 будет, если так можно выразиться, нижней птицей.

Ну или это значит, что она окажется на уровне людей, как тех, кто в отличие от птиц находится внизу, ведь

∀x (x∈люди) <=> ᄀV(y)

, другими словами:

(Ǝ птицы(=п1)∈люди) Λ (∀x (x∈птицы) <=> (x∉люди))

Не смотря на то, что те, кто содержатся среди птиц, не содержатся среди людей (животные и люди отличаются), но среди людей содержатся птицы (некоторые люди считаются птицами). В случае, если птица— это множество, мы как бы смотрим на нее одновременно как на вид, ну или класс, или концепт, и поэтому те, кто под него подпадают, то есть те, кого обычно называют птицами, находятся сверху и отличаются от людей, то мы смотрим на него как на индивида, и поэтому сама эта птица может быть тем, кто находится снизу, то есть среди тех, кто находится во множестве людей.

Тогда получится, что элементы множества людей можно разбить на два класса, на тех людей, которые являются птицами (=п1) и тех людей, которые не являются птицами (не = п1).

В конкретном примере Леви-Стросса, речь идет об особых людях одного племени, о близнецах, которых совершенно внезапно называют куропатками. Как подчеркивает Леви-Стросс, тут нет никакой связи по смыслу, невозможно увидеть сходства между человеческими близнецами и этим видом птиц. Но почему же куропатки? Почему то, а не иное означающее выполняет роль имени отца? Как отвечает на этот вопрос Леви- Стросс?

Прежде всего он говорит, что эти люди, они не-люди. Близнецы действительно отличаются от других, точнее они аналогичны людям, за тем исключением, что на месте одного индивида мы имеем двух одинаковых. Позже он будет много раз интересным образом интерпретировать пары аналогичных персонажей в мифах, но уже в этой работе можно понять функцию такого удвоения.

В общем виде, оно предстает как отличие, которое мыслится вертикально, поэтому близнецы являются верхними людьми, теми, кто ближе к духам неба.

Собственно, поэтому они не люди, а птицы. Но они те птицы, которые являются нижними, потому что все же они люди. Птицы действительно ведь делятся на тех, кто летает повыше и тех, кто пониже. При этом куропатки — это нижние птицы, в отличие, например, от орлов. Как следствие, они и становятся тотемом для особых представителей племени.

Допустим, что мы уже достаточно для докладов на конгрессе сказали, чтобы считать установленной связью между теорией множеств и с одной стороны пустотой и желанием, а с другой стороны тем, что имеет отношение к имени отца. Мы видим, как эти два полюса спаиваются в том, что является локальными проявлениями перверсий, вроде любви к национальным блюдам, например, как мы тут выяснили, русские люди любят творог, то что конечно же никогда, кроме случаев бреда, не связано с тем, что русским людям не хватает кальция. Как видим мы эту связь и в схеме R Лакана, где отцовское означающее вводит фаллическое значение, то есть то, что связано с желанием.

Так вот, обращение к теории множеств, к этому новому органону, как раз полезно тем, что позволяет внести вариативность в мир проблем с желанием и в мир проблем с Именем Отца. Она может работать на уровне письма, давая эффекты подобные тому, как это сделали для нас текст Ранка Миф о рождении героя или тексты Леви-Стросса о мифах. После этих текстов, ты уже никогда не будешь пользоваться Эдипом, как воображаемой матрицей, которую накладываешь на случай, потому что, следуя вариациям Эдипа, эти тексты обнаруживают его структуру. В свою очередь, теория множеств позволяет писать ну и понимать вариации этой структуры. Сказать, что отец — это множество, ну или в нашем неформальном изложении, скобки, это достаточно перспективный способ внести письменность в проблему функции отца.

Часть 3. Возвращение

Еще раз повторим этот вопрос: пустота в китайском рисунке, зачем она? Затем, повторяя метафору, что она дает возможность для вдоха, который оживляет вещь, если же вы ее совсем дорисуете, она не будет живой. Моя учительница по ИЗО всегда меня ругает за то, что я не умею этого, что я углубляюсь в детали, которые может и делают вещь все более похожей на настоящую, но не оставляют места для ее дыхания. «Как настоящее», короче говоря, еще не значит живое, и это очень полезная дихотомия. Как я говорил выше, она же отсылает к суете сует Экклезиаста, тщете бытия на полотнах малых голландцев и метафоре жизни как дыхания…

Таким образом, еще раз вернемся к воздуху, к объекту, который связан с птицами и с дыханием и который, как уже может быть стало понятно, может быть одним из имен лакановского объекта маленькое а. Собственно как показал в итоге по меньшей мере один из случаев, хороший воздух, даже в таком городе как Буэнос Айрес, вполне может оказаться потерянным объектом. При этом, читая Франсуа Чена, иногда все предстает так, будто все это китайское мироздание, этот Другой, если бы он наслаждался, то наслаждался бы дыханием.

Захватившим меня местом этой книги стал переход от дыхания и пустоты ко времени. Мне стало интересна эта идея, в силу еще одного любопытного пересечения с вопросами о повторении, которые мы обсуждали, в связи с докладом Ольги. Так вот, что мы видим на картинке? На самом деле мы видим попытку автора этой книги про китайскую живопись спроецировать пустоту на временную ось. Когда мы пользуемся фрейдовским образом перелетных птиц, чтобы говорить о повторении, то думаем о пространстве. Да и пустота скорее была тем, про что мы говорили в терминах пространства, но можно подумать о ней на уровне времени. И тогда, делая это, Франсуа Чен приходит к идее Возвращения.

Он говорит про время, как актуализацию пространства. Можно было бы это понимать, как введение времени, через его, этого пространства, изменение. Но, как мы уже поняли, иногда на уровне пространства актуализируется пустота. И тогда возникает вопрос, как эту пустоту наоборот увидеть в измерении времени, как осуществить этот обратный перевод. Чен приводит два способа осуществить перевод объекта пустота на время. Один — это разрыв, который создает, напри мер, ритм, ритм дыхания и т. п. А вот другой — это как раз то, что сейчас ближе нашей теме, так как отсылает к Возвращению.

Он замечает, что в Книге Перемен есть такие виды перемен, когда что-то меняется, и это символизируется линией, которая идет прямо вперед. Но есть и другой тип, который связан с переменами, которые ничего не меняют. Собственно это еще один способ говорить про объект «пустота». Перемены, которые ничего не меняют символизируются на рисунке обратной траекторией, ну или такой петлей, напоминающей внутреннюю восьмерку. Это и есть проявление пустоты на уровне времени. И в связи с этим контекстом сказать про желание в связи с измерением времени — значит в некотором смысле сказать, что желать — это иметь перемены, которые ничего не меняют.

Прибыв на край Пустоты, бросив якорь в Тишину; когда Десять тысяч существ рождаются вместе, я размышляю о Возвращении..

1. Леви-Стросс очень интересно начинает свой анализ тотемизма, замечая, что мы можем различать его разновидности, если кроме того факта, что люди связываются с животными, заметим, что на уровне животных есть дихотомия вид\индивид и на уровне людей тоже. Таким образом, есть четыре пути “обретения тотема”, например, когда индивид (человеческий) получает связь с видом (животным). ↩︎