От (нео)феодализма к отцам-каннибалистам и обратно


Текст:

2. Appendix

Есть такой жанр — заметки на полях. И этот доклад относится именно к таким. Он родился как совершенно побочный продукт работы картеля, занимающегося изучением текста Ж. Лакана L’Étourdit. Но так как этот продукт был произведен, то все же его стоит записать.

При этом запись, сделанная для журнала, будет несколько отличаться от той, что была осуществлена на «Конгрессе Перелетных птиц». Впрочем, отличия будут незначительными, но дающими больше вводных для любителей разгадывать нонограммы.

0. Когда отцы были эксплицитными…

Сегодня я буду говорить о духе времени, войне и смерти.

З. Фрейд указал нам путь, как вносить в таких темах купюры чуть более крутые, чем это делают большинство историков и социологов. Из школьной программы мы привыкли очень рационально выделять причины и поводы войны. Идеологизированный и начиненный искусственным аффектом casus belli маскирует холодную и бесчувственную машину рациональных причин. Психоанализ же вносит другую купюру. Фрейд замечает, что те самые рациональные причины, которые якобы лежат в основании войны, являются почти идеальной маскировкой для сильнейших аффектов, представляющих реальную причинность. Так давайте же поговорим об этих «почти».

Итак, нашим отправным пунктом будет современная российская армия и мобилизация, объявленная 21 сентября 2022 года. Ни для кого не секрет, что эта мобилизация происходила очень странно для армии XXI века.

Наши знания о дискурсе капитализма, как и простоватый исторический анализ побуждают нас думать следующим образом. Армия капиталистического государства, как и любая другая отрасль производства, должна минимизировать затраты на это самое производство и увеличивать его эффективность.

В случае военного аппарата мы говорим о максимизации производства смерти и повышении эффективности выполнения военных стратегических задач, а также о минимизации затрат: будь то затраты сугубо экономические или воплощенные в телах мужчин-призывников.

Более того, в контексте межгосударственной конкуренции естественно полагать, что эффективная армия — это то, что требуется локальному империализму для продвижения своих интересов.

Но кажется, эта мобилизация как-то не стыкуется с тем, что было только что сказано. В ином случае перед кем-то из отрастивших и расправивших крылья и не стояла бы необходимость подхватывать попутный ветер, несущий нас в другие страны.

Для нашей задачи достаточно заметить, что текущая мобилизация произвела совершенно небоеспособную армию. Поясню, о чем идет речь.

То, что ранее на простом империалистическом витке российской пропагандой называлось «второй армией мира», сейчас в значительной мере состоит из людей, не только не умеющих воевать, но и не желающих это делать.

Нам хорошо известно, что под призыв массово попали люди, которые настроены антимилитаристски. Достаточно вспомнить оксюморон выдачи повесток людям, задержанным на антивоенных митингах.

А также мы знаем о массовых облавах в общественных местах и на предприятиях с последующим переписыванием информации в военных билетах мужчин. При этом многим призывникам даже не выдавалось обмундирование, необходимое солдатам, и людям приходилось докупать его в частном порядке. Конечно, тем из них, у кого вообще были средства на это.

Про эффективность этой армии, я думаю, в принципе можно ничего не говорить. Кому нужно — карты военных действий есть в интернете.

Короче, как-то текущая ситуация не очень бьется с дефолтными представлениями о смысле и функциях вооруженных сил.

Но на самом деле это только до тех пор, пока мы будем игнорировать историю. А из нее мы знаем о периоде, когда армии по большей части состояли из людей, не умеющих и не желающих воевать. Речь идет о феодальной армии. На всякий случай подчеркну, что феномен, на котором я сделаю акцент далее, был не повсеместным явлением. Он встречался у франкских, англо-саксонских, латинских и даже славянских народов в разные промежутки Раннего и Высокого Средневековья. Так или иначе, тут нас интересует не темпорально-географическая точность, но сама структура явления.

Итак, та феодальная армия, о которой я говорю, в целом состояла из двух основных частей. Это деление было закреплено даже на уровне языка. В средневековой латыни мы встретим два разных слова: miles и pedestrian.

Miles переводится как «воин», но вообще-то это слово использовалось только для обозначения конницы. Кто же тогда такие pedestrian? А это слово переводится буквально как «те, кто ходит пешком», то есть пехота.

Итого, феодальное войско состояло из воинов и тех, кто ходит пешком, — людей, которых никто и никогда даже не думал причислять к воинам. Кстати, даже русское слово «пехота» отражает положение этих самых pedestrian, так как содержит в себе уменьшительно-пренебрежительный суффикс «-от». При этом «ходящих пешком» на поле боя было абсолютное большинство. А состояла пехота преимущественно из призванных в феодальное ополчение мужчин-крестьян. Как не сложно догадаться, эти крестьяне вообще не горели желанием воевать. И, конечно, они не представляли никакой реальной угрозы ни тяжелой коннице, которая сметала ополчение по щелчку пальца, ни конным стрелкам, выкашивающим такую толпу под ноль.

Заметим, что в современной левой философии вообще модно говорить о некоем неофеодализме, который якобы возрождает себя в капитализме. Но мы не пойдем этим путем. Давайте хотя бы из уважения к Фреге не будем вслед за такими авторами путать функцию и функциональное значение.

Итак, отклеившись от Воображаемого образа, зададимся одним вопросом: «Зачем вообще в феодальной армии требовалась эта толпа не-воинов?» Для того, чтобы подчеркнуть силу привилегированной части войска.

Конница выглядела на фоне этой толпы бесконечно выигрышно и с точки зрения наносимого урона врагу, где жертвами обычно становились все те же самые крестьяне, и с точки зрения банальной выживаемости на поле боя: на сотни мертвых пехотинцев приходились единицы
погибших рыцарей.

Вернемся в наши дни и обнаружим подобные военные подразделения на поле боя со стороны России. Это ЧВК (Частные Военные Компании), положение которых сильно отличается от привычных нам европейских или американских аналогов в других войнах… да и в текущей войне тоже.

Обычно наемники выполняют серьезную, но вспомогательную функцию, оставаясь как бы в тени, по ту сторону закона. Это не удивительно, потому что soldiers of fortune действительно находятся вне военного закона и международных конвенций. Но в данном случае российские ЧВК берут знамя войны в свои руки.

К их жестоким и преступным действиям, сочетающимся с высокой военной эффективностью, приковано особенно много внимания на фоне деморализованных и не умеющих воевать призывников. Более того, все в России знают, что ЧВК открыто вербуют преступников в российских тюрьмах. Можно подумать, что это какая-то дрянная ирония: вообще-то школьникам на уроках объясняют, что военная служба — это привилегия! Как оказывается, самые привилегированные — это преступники. Те, для кого стерты международные и государственные законы, для кого стирается сам Закон как явление.

0. … съеденные дети вылезали из тел каннибалов

Но зачем это происходит? В чем смысл этого симптома, этого высказывания?

Что ж, вернемся к европейскому феодализму. Но теперь мы будем играть в игру «Найди отличия».

Взглянем на феодальную систему отношений. Вне зависимости от вашего социального положения и обладания средствами производства вы, будучи вассалом своего сюзерена находитесь в единоличном и абсолютном подчинении ему.

Вы не делимы с тем феодом, к которому принадлежите и перемещаетесь в феодальной системе отношений как часть этой ячейки-множества. Более того, в этой системе отношений не существует параллелизма власти. Главный принцип феодализма гласит: «вассал моего вассала—не мой вассал».

Будучи, например, графом, вы подчиняетесь только своему герцогу. Над вами нет других правителей. Даже король вам не указ, ведь вы не его непосредственный вассал. С другой стороны, при феодализме действует сословная система. Здесь ваша причастность к тому или иному сословию как к множеству определяется фактом рождения и делается это однозначно.

Заметим, что из этого правила есть исключения, однако они либо осуждаются обществом, либо возводятся в ранг «исключений, подтверждающих (задающих) общее правило».

Третий способ записи средневекового субъекта как единицы множества — это религия, где все
представители монотеистической конфессии объединяются перед лицом единого Бога. Например, будучи скандинавским ярлом, вы можете спокойно стать вассалам какого-нибудь французского короля. Но для вас существовало одно базовое условие — вы обязаны принять католицизм, записать себя как христианин. В ином случае вас просто не существует как субъекта закона для французского общества.

Можно заметить, что во всех трех случаях перед субъектом не стоит вопрос, к какому множеству он имеет отношение. В общественном и правовом контекстах он однозначно определен и записан как часть феода, представитель сословия или сын Божий.

Но кое-что меняется с приходом Нового времени, промышленной революции и индустриализации общества. Перед человеком по-новому встает проблема его отношения к тому или иному множеству. Пожалуй, самый известный симптом этого — появление идеи нации. Хотя это едва ли единственный пример совершенного не материального конструкта, записывающего принадлежность человека n-ному множеству.

Такие конструкты как нация — это способ ответить на трудности теоретико-множественной записи себя. То, что во многом оказывается в фокусе внимания перелетных птиц, нависает не меньшим дамокловым мечом над всеми людьми уже очень давно. Поиск способов записи себя
в том или ином множестве, похоже, неотъемлемая часть жизни в текущей общественной формации.

Формации, где мы существуем в параллелизме иерархических отношений, действительно постоянных переходов между динамичными и нередко конфликтующими между собой множествами и реальности укрывшихся за кулисами отношений с Отцами.

И способы обойтись с этим могут быть более или менее удачными. Сейчас же нас интересует один, прямо скажем, совсем неудачный.

В Новое время появилась целая серия картин, в частности за авторством Франциско Гойи и Питера Пауля Рубенса. Все они посвящены сцене кровожадного пожирания своих детей отцом Хроносом / Сатурном.

Введу в курс дела: в оригинальном мифе не было такой жестокости. Хронос проглатывал своих детей, почему их и смог спас Зевс, вспоров живот отцу. Эти же художники запечатлели какую-то новую версию Отца. Здесь можно было бы подумать в сторону Леви-Стросса, и это, на самом деле, клевый ход, ведь там есть целая группа мифов с последовательными трансформациями: (1) об Уране и Хроносе, (2) о Хроносе и Зевсе, (3) о рождении Афины. Но я под конец доклада двинусь немного в другом направлении, а именно, сторону одного такого Отца, уничтожающего своих детей.

В Москве я проходил анализ в кабинете на Сивцевом Вражке, и часто прогуливался туда по аллеи у метро Кропоткинская. Вскоре после начала войны там появились стенды с портретами военнослужащих и какой-то подписью про «русских» военных.

Удивительным для меня было то, что абсолютное большинство лиц совершенно точно принадлежали этно-культурно к разным народам. Представленный на этих стендах концепт русских, так сказать «русские по духу», как и идея русского мира — это очень специфический способ провалиться в выстраивании множества, связанный с поломкой границ.

Не в том смысле, что границы не получается нащупать, — они решительно и планомерно вымарываются. Такие «русские» и такой «мир» уже имеют очень условное отношение даже к концепту нации. Это попытка стирания различий и границ множеств, подобная последним высказываниям А. Г. Дугина в разговоре с А. Г. Лукашенко, которые напрягли даже президента союзного России государства.

И здесь я немного вклинюсь в дискуссию о фашизме. Один из способов говорить про него, это связывать фашизм с садизмом. Действительно, мы можем усмотреть в глазах Отца упоение разрушением и страданием людей. Да и на первый взгляд совершенно очевидны перверсивные исключительность и незаменимость его фигуры. Но про характер разрушительности и исключительности таких Отцов-каннибалистов хочется сказать получше. Что именно уничтожается ими в первую очередь? А уничтожается Закон.

Страдания людей ценны здесь не сами по себе, а как свидетельство отсутствия каких бы то ни было ограничений. Все множества сливаются в одно, а под призыв или репрессии попадают все без разбора. И это «все» — и есть центральное. Важны не сами процессы мучения и уничтожения, а чтобы они разворачивались бесконтрольно, во многом бессистемно и без каких-либо купюр. Как со внутренними, так и с внешними врагами, где враги на самом деле — это все и каждый, в математическом смысле этих слов.

Br с имплицитными Именами Отца

И отсюда мы можем что-то сказать об исключительности таких Отцов. Это не исключительность зацепления. Четвертое кольцо исключительно в том смысле, что выполняет функцию стирания границ, спаивания других колец посредством бретелек. Ну, а что происходит с борромеевым узлом или тройным зацеплением при спаивании с четвертым, мы в общем-то знаем — у нас получается трефль, т.е. паранойя.

Спаиваем Br с кольцом №4 посредством трех бретелек

Применяем первое движение Рейдемейстера и получаем Tr

Eдинственное, что хочется отметить в завершении доклада — это нетривиальность возвращения от трефля к борромееву узлу. Мы часто загипнотизированы образом немецкой истории, визуальная красота которой во многом поддерживается суровым подавлением любых проявлений возврата к национал-социализму. Порой
эти антифашистские репрессии выглядят настолько безумными, что неволей начинаешь задаваться вопросами: «А так уж ли был этот фашизм преодолен, если, например, в немецкой версии исторической компьютерной игры “Hearts of Iron” правообладатели были обязаны убирать флаг Третьего Рейха?..» Но просто достаточно отвести глаза от Германии, и мы заметим, что в большинстве других стран фашизм вовсе не уходит с исчезновением отцовских тел и даже культов личности. Ведь их исчезновение в какой-то момент уже не становится выпадением или сменой кольца. Они становятся не выделенной в отдельное кольцо частью монолитного узла.

И кажется, что такая перспектива требует более внимательного подхода, если мы начинаем говорить о преодолении фашизма в тех или иных культурах и государствах, нежели популярные сейчас концепции и взгляды.