---

Текст¹:

Данная лекция задумана как начало диалога между Веной и Лондоном, который ваш вице-президент, доктор Федерн, предложил с особой целью. Вот уже несколько лет нам очевидно, что многие аналитики в Лондоне расходятся во взглядах с их венскими коллегами по ряду важных вопросов, среди которых я бы выделил ранние стадии развития сексуальности, особенно у женщин, генезис Сверх-Я и его связь с комплексом Эдипа, технику анализа детей и концепцию инстинкта смерти. Я использую выражение “многие аналитики”, не стремясь составить их перечень, но здесь на глаза существование определенной опасности, связанной с тем, что частные мнения могут достичь такой степени обобщения, что люди заговорят о венской и лондонской школах так, будто они представляют две тенденции, как нельзя более отличные друг от друга. Это, я уверен, никоим образом не может быть правдой. Разногласия вызваны несовершенством коммуникации, которому в данном случае значительно способствовали географические и лингвистические факторы. Политические и экономические потрясения последних лет не сблизили Вену и Лондон. Многие английские аналитики не читают Zeitschrift, и еще меньше венских аналитиков читает Journal. И мне пока не удалось организовать такой свободный обмен переводами, как хотелось бы. Следует признать, что немецкие сочинения имеют гораздо более свободный доступ к Journal, чем английские к Zeitschrift, но этот односторонний путь, далекий от идеала, вовсе не является удовлетворительным решением. Дело в том, что новые труды и идеи Лондона, по нашему мнению, еще не были должным образом изучены в Вене.

У доктора Федерна появилась светлая идея устранить нынешние противоречия, организовав непосредственную личную встречу и обсуждение. Мне тоже кажется, что это наиболее перспективное направление для дальнейшей работы. Во-первых, у меня сложилось впечатление, что в наше время психоанализ в большей степени изучается через устную речь, чем через письменное слово. Культура чтения пришла в заметный упадок среди аналитиков, соответственно, и культура письма приобрела более нарциссический характер. Во-вторых, этот метод позволяет выбирать докладчиков, которые явно отождествляют себя с той или иной точкой зрения или методом исследования.

Это естественно, что я должен был выбрать тему, которую мы здесь с вами будем обсуждать. Уже восемь лет назад, на инсбрукском конгрессе, я поддержал точку зрения на сексуальное развитие женщин, которая не во всем совпадала с общепринятой, и три года назад на конгрессе в Висбадене я обобщил свои выводы, распространив их также на мужское развитие. Говоря простым языком, моя основная мысль заключалась в том, что в маленькой девочке феминности больше, чем аналитики обычно признают, и что маскулинная фаза, через которую она может пройти, – более сложная в своей мотивации, чем принято думать; эта фаза казалась мне реакцией на боязнь феминности как чего-то первичного. Многие женщины-аналитики поддержали эту точку зрения. Карен Хорни первая, в своей экспрессивной манере, выразила протест по поводу того, что за развитием молодой девушки наблюдали исключительно мужские глаза, и, хотя последующие ее взгляды кажутся мне более чем сомнительными, надо отдать должное новому стимулу, который получило благодаря ей расследование данных проблем. После этого детский анализ, прежде всего Мелани Кляйн, смог ближе к ним подойти и сообщить непосредственные наблюдения неоценимого значения.

Позвольте мне теперь рассмотреть темы, представляющие основной интерес, и отметить пункты, в которых мы соглашаемся и расходимся во мнениях. Начнем с самого начала. Предположение о врожденной бисексуальности кажется мне очень вероятным, в пользу чего могут свидетельствовать многие биологические факторы. Но поскольку его сложно доказать, не стоит принимать его как должное и опираться на него всякий раз, когда мы сталкиваемся с клиническими сложностями.

Что касается начала человеческой жизни, мы должны согласиться, что по крайней мере первый ее год, а может быть, и больше, мать занимает в жизни девушки намного больше места, чем отец. Об этой фазе Фрейд говорит: «В этой области первой привязанности к матери все казалось мне таким расплывчатым, затерявшемся в таком глубоком прошлом и едва ли реанимируемым, словно оно подверглось особенно безжалостному вытеснению”. Таким образом, нам, очевидно, нужен более точный анализ самого раннего периода привязанности девочки к матери, и именно это, на мой взгляд, нам дают «ранние анализы» маленьких детей. Весьма вероятно, что расхождения во мнениях о поздней стадии развития в основном или даже целиком зависят от различных исходных посылок, относящихся к более ранней стадии.

Поэтому мы начинаем с самого сложного пункта, корня всех проблем. Является ли эта ранняя стадия концентрацией на единственном объекте, матери? И является ли такая позиция маскулинной, на что может указывать клиторальная мастурбация? Грубо говоря, такой представляется точка зрения Фрейда. В таком случае девочка вынуждена была бы менять как свою сексуальную ориентацию, так и пол объекта любви, и известные трудности, которые она переживает в своем развитии, объяснялись бы сложностью этих задач.

В Лондоне, напротив, во многом благодаря опыту Мелани Кляйн, но также благодаря нашим собственным находкам у взрослых, мы придерживаемся совсем другой точки зрения на данную стадию. Мы считаем, что позиция девочки изначально является скорее феминной, чем маскулинной, и обычно предполагает восприимчивость и чувствительность. Она более обеспокоена тем, что внутри ее тела, чем тем, что снаружи. Она относится к матери не так, как мужчина относится к женщине, не как к созданию, чье желание заполучить нечто приятно исполнить. Она относится к ней как к той, кто успешно наполнила себя вещами, которых так сильно хочет ребенок, приятным веществом, одновременно твердым и жидким. Она стремится получить это от матери, а различные препятствия, созданные задержками и другими бесчисленными несовершенствами кормления, стимулируют агрессивные компоненты ее желания. Неудовлетворенность соском и желание более подходящего пенисоподобного объекта сосания появляется рано и повторяется в более поздний период в виде знакомой неудовлетворенности клитором и зависти к пенису. Первое влечение к чему-то похожему на пенис вызвано, таким образом, оральной фрустрацией. На стадии кормления, о которой идет речь, мы все еще обеспокоены интересом в частичном объекте, и намного меньше – любовью к отцу. Частичный объект еще кажется принадлежащим материнскому телу. Но отец возникает в качестве источника, откуда она получила его посредством оральной формы коитуса, которую Фрейд представил в качестве изначальной детской концепции данного акта; более того, поскольку для девочки характерна и противоположность этой теории, мама-лингус имеет место наряду с фелляционной теорией коитуса, отец рассматривается как соперник в битве за материнское молоко. Во второй половине первого года жизни, как правило, к ее концу, отец начинает играть все более важную роль. Настоящая феминная любовь к нему, вместе с желанием доступа к его половому органу, начинает конфликтовать с его очевидным отношением к матери. На втором году мы определенно можем говорить о комплексе Эдипа. Он отличается от поздней более знакомой формы, поскольку более глубоко вытеснен и бессознателен; кроме того, “комбинированное родительское имаго” играет в нем более значительную роль.

Садистическое отношение девочки к содержимому материнского тела запечатлено в бесчисленных фантазиях разрезания, обкрадывания и сожжения этого тела. Оральный садизм вскоре распространяется на уретральный и анальный садизм, и может показаться, что деструктивная концепция экскрементов более явно выражена у девочек, чем у мальчиков. Существует две явные причины, по которым для девочки задача преодоления садизма и вызванного им страха представляется более сложной, чем для мальчика. Во-первых, ее страх в основном связана с тем, что внутри ее тела, для него нет внешнего органа, на котором он может сосредоточиться, как в случае мальчика. Есть только клитор, который уступает в качестве источника заверения в том смысле, который впервые подчеркнула Хорни, отличив свободу мальчика смотреть на свой внешний орган, трогать его, уринировать с его помощью. В последующие годы девочка вытесняет значительную долю страха на поверхность своего тела, включая одежду, и получает заверение в его цельности и общей удовлетворительности, но это в гораздо меньшей мере представлено у маленького ребенка. Во-вторых, у мальчика есть другой громоотвод для его садизма и ненависти, а именно, его сексуальный соперник, отец. Для девочки, напротив, сексуальным соперником и объектом ее садизма является один и тот же человек, от которого ребенок зависим как в либидинальных, так и во всех остальных нуждах жизни. Разрушение этого объекта было бы фатальным, поэтому садизм, с сопутствующим ему страхом, подавлен и обращен вовнутрь в значительно большей степени, чем у мальчика. Одним словом, по двум причинам у девочки меньше возможностей экстериоризировать свой садизм. Это объясняет примечательную привязанность к матери и зависимость от нее, которым Фрейд уделил особенное внимание в одной из недавних публикаций. Нам кажется, что эти соображения также дают объяснение тому, что он назвал расплывчатостью и безжалостным вытеснением, столь характерным для данной стадии развития.

То, что я только что говорил о самой ранней стадии, скажем, о первом годе жизни, кажется, очень по-разному мыслится в Вене и Лондоне, и я убежден, что практически все расхождения во взглядах относительно более поздних стадий развития восходят к этим фундаментальным стадиям. Позвольте мне теперь показать, каким образом.

К счастью, все мы согласны с важностью оральной стадии, и то, что оральная стадия является прототипом развивающейся позднее феминности – также довольно широко признанный постулат, хотя, возможно, в меньшей мере. Элен Дойч в этой связи указала на сосательную природу вагинальной функции. Вопрос ранней вагинальной чувствительности по общему признанию не разрешен, но некоторые женщины-аналитики, последние из которых – доктор Пейн и доктор Бриерли – привели, пусть не вполне завершенные, но по крайней мере очень значительные доказательства возникновения этой чувствительности вместе с грудным вскармливанием. Тем не менее, сложно провести различия между ней и чувствительностью влагалища (вульвы), с одной стороны, и общими удерживающими ощущениями и фантазиями, касающимися ануса, чрева и вообще того, что внутри тела. Во всяком случае, едва ли можно и дальше придерживаться мнения о том, что вагинальная установка не развивается до пубертата. Впечатляющие факты подростковой вагинальной анестезии или даже диспареунии, вместе с предположением о том, чему они противоположны, я думаю, окончательно развеивают идею о том, что влагалище – индифферентный или просто неразвитый орган. Они скорее свидетельствуют об эротической загрузке влагалища и сильной боязни перед ним. Я бы выделил три причины неизвестности этого органа в детстве: (1) Фантазии, связанные с ним, именно те, что касаются желания пениса и ребенка, подразумевают наиболее острый конфликт с соперницей-матерью, и по очевидным причинам девочка не может демонстрировать матери свою враждебность так же, как мальчик демонстрирует ее отцу.² Влагалище – местопребывание самых глубоких страхов, поэтому экстенсивное смещение вовне претерпевают как его эротогенность, так и сопутствующие страхи. Оно, подобно рту, ощущается как дурной и опасный орган, который поэтому должен быть спрятан. (3) Оно не имеет физической функции до наступления менструации и относительно недоступно, что препятствует его использованию в качестве реалии и такого же либидинального заверения, каким может стать пенис или даже клитор.

Теперь мы переходим к вопросу пениса-клитора, относительно которого возникают самые резкие расхождения во мнениях. Это проявляется наиболее отчетливо, когда речь заходит о его взаимосвязи с отношением к родителям. Если вы позволите мне для краткости преувеличить наши разногласия, может показаться, что, согласно одной точке зрения, девочка ненавидит свою мать, поскольку та разочаровала ее в желании иметь пенис вместо клитора, тогда как согласно другой точке зрения, причина, по которой девочка желает, чтобы ее клитор был пенисом, заключается в том, что она чувствует к матери ненависть, которую не может выразить. Соответственно, согласно одной точке зрения, девушка начинает испытывать любовь к отцу, потому что она разочаровалась в своем клиторе, в то время как согласно другой точке зрения, она хочет заменить свой клитор на пенис из-за препятствий на пути любви к отцу. Вы согласитесь, что здесь налицо серьезные расхождения во мнениях, даже учитывая мой преувеличенных способ их представить.

В других местах я уже говорил, что три смысла, в которых в этой связи может употребляться выражение «желание пениса», часто вызывают путаницу, и я попробую избежать ее, определяя смысл, который сам вкладываю в это выражение. Сейчас мы говорим о желании, чтобы клитор был пенисом, и я верю, что это уже не двусмысленно. Мы все знакомы с неудовлетворенностью и возмущением, связанными с ролью, которую оно играет в психологии девочки. Но тот факт, что так много девочек завидуют мальчикам, не должен отодвинуть на второй план феминные атрибуты, кокетство и т. п., и примечательный факт существования кукол.

Проблема здесь заключается в мотивации этого желания. Мы согласны в том, что отчасти оно происходит из простой аутоэротической зависти, наиболее полно описанной Карен Хорни: речь о свободе, которой наслаждается мальчик, смотря на свой орган, трогая его и используя его при мочеиспускании. Тем не менее, согласно одной точке зрения, это – единственный мотив желания, для других же авторов на его долю приходится лишь малая часть. На мой взгляд, гораздо важнее то, что можно назвать вторичными мотивами желания пениса. Они, коротко говоря, связаны с усилиями, которые прилагает маленькая девочка, чтобы справиться с садизмом, направленным против родителей, особенно против матери. Рискуя повториться, я снова упомяну и подчеркну то, что мы рассматриваем как фундаментальное выражение этого садизма, желание проложить дорогу в тело матери и поглотить пенис отца, который она считает инкорпорированным в это тело. То, что Мелани Кляйн удачно назвала концептом комбинированного родителя, приблизительно соответствует тому, что в Вене обычно называют пре-эдипальной стадией, но нам стоило бы расширить понятие Эдипова комплекса, включая в него также и эту стадию. Садизм, столь характерный для этой стадии, порождает в девочке страх того, что ее тело может быть точно так же ограблено и разрушено.

Позвольте мне теперь перечислить способы, которыми, с помощью фантазии обладания пенисом, пытаются избавиться от этого ужасного садизма и сопутствующего ему страха. Стоит начать с того, что значимость идеи пениса для девочки заключается в его возможности выделять и направлять струи мочи. Элен Дойч и Карен Хорни уделили особенное внимание этой взаимосвязи между завистью к пенису и уретральным садизмом, тогда как Мелани Кляйн, а позже и Марджори Бриерли, пристально изучали тесную связь между оральным и уретральным садизмом. Согласно “изопатическому принципу”, который я подробно рассматривал перед Оксфордским Конгрессом, лучший способ справиться с вытесненным уретральным садизмом – суметь выразить его в реальности и таким образом обеспечить заверение в том, что он не смертелен. Это может сделать мальчик в своих играх c мочой, благодаря заверению, предоставленному этим зрительно целостным пенисом.

Идея пениса у девочки, конечно, амбивалентна. C одной стороны, он добродетелен, дружелюбен, питателен, и жидкость, вытекающая из него, приравнивается к молоку. С другой стороны, он являет зло и разрушение, а его жидкость – разъедающая. Цели, для которых девочка использует ее воображаемый пенис в своих фантазиях, таким образом, двойственны. Будучи плохим, садистическим и разрушительным, он оружие, с которым можно атаковать мать так же, как делает это отец в ее фантазиях, чтобы получить то, чего она хочет от материнского тела. Если же он хороший и благотворный, с его помощью можно вновь наделить мать пенисом, которого девочка, как ей кажется, лишила ее; особенно когда отец, которого она кастрировала, неспособен удовлетворить мать, – установка, очень характерная для гомосексуальности. С помощью него также можно обезвредить, вновь сделав хорошим, плохо усвоенный пенис, который девочка поглотила и благодаря садизму превратила в опасный и саморазрушительный орган внутри своего тела; видимый и неповрежденный пенис – лучшее заверение в том, что непреодолимые внутренние страхи будут преодолены. В-третьих, с его помощью можно обеспечить его возвращение к кастрированному отцу, сначала впервые идентифицируя себя с ним, а затем развивая видимый пенис в качестве компенсации.

Таким образом, за желанием девочки, чтобы клитор стал пенисом, скрывается самая сложная система фантазий. Их цели частично либидинальные, но в основном эти цели – защитные, они заключаются в многочисленных разрозненных попытках взять садизм под контроль и развеять отчаянный страх, который он породил. Фрейд в связи с фаллической фазой спрашивает, зачем вообще существовать какому-либо бегству от феминности, если только оно не связано с первичными естественными маскулинными стремлениями? В ответ я бы согласился с выводом Мелани Кляйн о том, что вытеснение феминности у девочки происходит скорее из боязни и ненависти к матери, чем из ее собственной маскулинной установки. Это происходит параллельно с чрезмерной фиксацией на матери, которая обычно серьезно затрудняет развитие девочки. Таким мы видим первичное естественное желание пениса у девушек, но мы рассматриваем его не как маскулинное стремление, выражающиеся через клитор, а как нормальное феминное желание инкорпорировать мужской пенис в собственное тело, сначала оральным путем, потом вагинальным.

Это желание, по всей видимости, ведет непосредственно к желанию иметь ребенка, нормальному желанию поместить в себя пенис и превратить его в ребенка. Это вновь противоречит мнению Фрейда о том, что желание девочки иметь ребенка в основе своей является компенсацией ее разочарования в том, что она не имеет собственного пениса. Я согласился бы с точкой зрения Фрейда, если бы она отсылала не к тому, что можно назвать клитором-пенисом фаллической фазы, но к первоначальному орально инкорпорированному пенису. Несомненно, что разочарование в невозможности получить этот пенис (не клиторальный) сильно компенсировано концентрацией на ребенке, обычно в форме куклы. Нам знаком феномен чрезмерного матернализма у некоторых женщин, которые, по внешним или внутренним причинам, лишены сексуального наслаждения. Но Фрейд имеет в виду не это.

Я хотел бы сказать несколько слов об установке девочки по отношению к отцу. На него она переносит боязнь и вину, которые почувствовала в отношении матери, садистически отнимая у нее пенис. К тому же, тот пенис, что она поглотила, так же принадлежит отцу, как и матери, поэтому он тоже ранен. Зависти и ревности к матери намного больше, чем к отцу, и большая их доля, которую мы наблюдаем клинически, действительно смещена с нее. Но поскольку есть сильный страх в связи с плохо усвоенным пенисом, вредоносным из-за того садистического способа, которым он получен, гомеопатический принцип снова вступает в игру. Тогда девочка, в которой мы так часто обнаруживаем гомосексуальность, вынуждена откусить мужской пенис, чтобы получить заверение в возможности преодолеть страх, присутствующий в ее первоначальных фантазиях. Если, с другой стороны, ее отношение к матери преимущественно доброе и нежное, то и развитие отношения к отцу пойдет по менее садистическим путям, и оно будет хорошим

Теперь мы перейдем к преодолению фаллической фазы и развитию выраженной феминности. Здесь нам также следует ожидать разногласий, поскольку очевидно, что взгляды на этот этап развития должны сильно зависеть от взглядов на более ранние этапы. Во-первых, я более скептичен, чем мои венские коллеги, в вопросе существования фаллической фазы как этапа развития, соответственно, и к идее ее преодоления я отношусь с большим скептицизмом. Мне кажется, что правильнее использовать выражение “фаллическая позиция” (2), описывая интересующий нас феномен. Мы больше обеспокоены эмоциональной установкой3³, чем стадией либидинального развития. Эта установка поддерживается определенными силами или нуждами, ослабевает каждый раз, когда они слабеют, но сохраняется до тех пор, пока сохраняются они – обычно на протяжении всей жизни. «Фаллическая позиция» нередко так же выражена в возрасте шести лет, десяти или тридцати, как и в возрасте двух-трех лет. То, что венские аналитики описывают как преодоление фаллической фазы, скорее является периодом, в котором они узнают феминность девочки, но многие лондонские аналитики считают, что могут распознать ее ранее, когда она более глубоко вытеснена. Остается, правда, вопрос о том, почему феминность оказывается все менее вытесненной, а следовательно, более явной, по мере взросления девочки, и этот вопрос я предлагаю разрешить далее.

Вы, может быть, помните разграничение, которое я проводил в своей висбаденской статье, между протофаллической и дейтерофаллической фазами: их отделяет друг от друга сознательное открытие различия полов. Это открытие обычно приводят к зависти и подражанию, главным характеристикам дейтерофаллической фазы. Одно очень важное наблюдение, в отношении которого существует всеобщее согласие, заключается в том, что преодоление этой фазы – или появление более непосредственных доказательств феминности – обычно сопровождается недвусмысленной враждебностью и обидой на мать. Фрейд в своем объяснении объединил эти два события не только хронологически, но и в сущности. Причины, которые он приписывает выходу девочки из фаллической фазы, можно сформулировать одним словом – разочарование. Девочка понимает, что ее желание иметь собственный пенис обречено на разочарование, и благоразумно направляется на поиски других источников наслаждения, которые могли бы утешить её. Поступая таким образом, она меняет и свой пол, с мужского на женский, и объект своей любви, с матери на отца. Преодоление дейтерофаллической фазы, таким образом, открывает комплекс Эдипа, с его соперничеством с матерью. Это согласуется с несомненным замечанием о том, что нормальный Эдипов комплекс становится более выраженным, когда фаллическая фаза сходит на нет. Как говорит об этом Жанна Лампль-де Гроот, девочка должна пройти через инвертированную ситуацию Эдипа перед тем, как оказаться в нормальной.

В Лондоне, напротив, мы рассматриваем дейтерофаллическую фазу как защиту от уже существующего комплекса Эдипа. Поэтому для нас вопрос о том, почему защитная фаллическая фаза подходит к концу, поставлен совсем иначе, не будучи чуждым вопросу о том, почему инфантильная фобия вообще исчезает. Мой ответ на это может напоминать ответ Фрейда, поскольку оба можно дать в терминах «адаптации к реальности». Но мне не кажется, что впечатления от реальности работают так, как это видится Фрейду. В сущности, они укрепляют развитие Я в ущерб фантазии. Фантазия о пенисе в качестве защиты отвергается потому, что (1) она распознана как фантазия, а следовательно, не является более адекватным покровительством, (2) страха стало меньше, а следовательно, меньше нужды в защите, и (3) доступны другие защиты.

Позвольте мне теперь рассмотреть эти три причины по порядку. Мы знаем, что существуют определенные пределы могущества галлюцинаторных исполнений желаний, по крайней мере, для нормального человека, этот факт Фрейд обычно иллюстрирует случаем голода. Это правда, когда речь идет о желании удовлетворения телесных потребностей – например, либидинальных, – или о защите от страха. В данном случае фантазийная защита работает плохо просто потому, что внешняя реальность не дает заверения, в котором девочка нуждается, и потому начинает искать его в другом месте.

Кроме того, ее страх уменьшился, и Я стало сильнее. Теперь ей легче увидеть в матери реального и, как правило, заботливого человека, а не воображаемое чудище ее фантазий. Она уже не так сильно зависима от матери, как была в первые два или три года жизни. Поэтому она может позволить себе демонстрировать больше садизма по отношению к ней и другим окружающим вместо того, чтобы держать его в себе, взращивая внутренний страх. Это хорошо узнаваемая стадия, когда окружающие считают девочку “трудной”, и им тяжело с ней справиться.

И наконец, девочка теперь учится экстериоризировать и свое либидо, и страх. Она прошла через стадию частично-объектной любви и более заинтересована в своем отце или брате целиком. Вот что приходит на замену раннему парциальному объекту, содержащемуся в матери. Ее страх теперь – намного менее внутренний и принимает форму характерного страха быть покинутой, который обычно сохраняется на всю жизнь.

Теперь девочка намного решительнее в своих претензиях и впервые осмеливается быть открытой соперницей матери. Негодование, обращенное на нее, имеет не только тот смысл, который вкладывает в него Фрейд, означает не только упрек в том, что ее клитор не является пенисом, в него выливается также и давно копившаяся неприязнь. Речь об упреке не только в том, что у девочки клитор вместо пениса, но и в том, что ее мать всегда хранила у себя грудь и пенис отца и не позволяла девочке инкорпорировать их в собственное тело, когда она страстно того желала. Вид пениса мальчика – не то событие, которое наносит ей душевную травму, меняющую всю ее жизнь, это лишь последнее звено в длинной цепи. Не думаю, что, если девочка никогда не пережила бы эту травму, она была бы маскулинной, как можно было бы заключить из утверждения, будто именно эта травма приводит ее к феминности.

Теперь я могу посвятить несколько слов подведению итогов. Основные факты, требующие разъяснения – желание пениса у маленькой девочки и ее негодование, направленное на мать. Центральное различие между двумя точками зрения, которые я утрированно обозначил как лондонскую и венскую, как мне кажется, сводится к вопросу раннего комплекса Эдипа, начало которому кладет оральное неудовлетворение. Будучи неспособной справиться с порождаемым им страхом, девочка временно оказывается на фаллической фазе, а затем возвращается к своему нормальному развитию. Такой взгляд, как мне кажется, в большей степени отражает установленные факты, и в действительности он более вероятен, чем тот, согласно которому ее феминность является результатом внешнего опыта (созерцания пениса). Я же, напротив, считаю, что ее феминность постепенно развивается благодаря побуждениям инстинктивной конституции. Короче говоря, я, подобно феминисткам, не рассматриваю женщину как un homme manque, вечно разочарованное существо, борющееся за самоутешение посредством вторичных, чуждых ее природе субститутов. Главный вопрос заключается в том, была ли женщина рождена или сотворена.

В общем, я думаю, что коллеги из Вены могли бы упрекнуть нас в том, что мы придаем слишком большое значение жизни фантазии в ущерб внешней реальности. И мы ответили бы, что нет серьезной опасности того, что какойнибудь аналитик станет пренебрегать внешней реальностью, но всегда есть вероятность, что доктрина Фрейда о важности психической реальности останется недооцененной.

1. Прочитано перед Венским психоаналитическим обществом, 24 апреля 1935 г. Опубликовано в Internationale Zeitschrift fur Psychoanalyse, Bd. XXI. и в Международном психоаналитическом журнале, том. ХVI. ↩︎
2. Ср. “позиция либидо и психотические позиции” в люцернской статье Мелани Кляйн. ↩︎
3. Не столько определенными идеями. ↩︎